Я смутно помню время, когда началась война. Мы были на даче, которую летом снимали в Кратове. Я стою на краю огромной ямы, которую отец вместе с другими дачниками роет под бомбоубежище. Я вижу прямо под собой спину отца и вдруг падаю вниз. Отец, уже знающий, что от меня можно ждать, не поднимая головы, ловит на лету одной рукой и вышвыривает из ямы. Я смотрю, в небе летят серебристые самолёты, а люди говорят, что это «наши полетели». Потом мы сидим в Москве вместе с другими жильцами большого дома в подвале бомбоубежища, и я слышу глухие удары где-то снаружи. Наверное, разрывы, но я не уверен в этом.
И ещё один эпизод. Объявлена вечером воздушная тревога, и мы все бежим к метро Курская, где было бомбоубежище. И вдруг мы видим, что в ночном небе в лучах прожектора пойман серебристый самолёт, которого лучи захватили и не выпускают. И вся толпа остановилась и смотрят, что будет дальше. Но этого я уже не помню.
Перед отъездом в Алма-Ату, я увидел в газете изображение Кремлёвской башни, рядом с ней строгий красноармеец на часах, а к Кремлю тянется мохнатый зверь — фашист, которому руки перерубают саблей. Кровь у фашиста течёт рекой, но у меня возникает чувство тревоги, что уж больно близко фашист, он почти дотянулся до Кремля.
В эвакуацию ехали в Алма-Ату в теплушках несколько дней, а потом пересели в пассажирский вагон. А мы с годовалым братом заболели корью и нас прятали в багажном отсеке наверху, чтобы не забрали всех с поезда в инфекционную больницу. Помню огромную очередь за кипятком к одному крану с горячей водой на станции. В поезде я услышал впервые великую песню «Священная война», которая врезалась в память и уже тогда поразила меня четырехлетнего мальчишку своей силой.
Я еще учился в первом классе, когда объявили об окончании войны и нашей Победе. Конечно, я не ходил на Красную площадь, где в этот день было очень много народу. Но я очень хорошо помню состояние всеобщей радости и безмятежного счастья на улицах Москвы. Все ходили в приподнятом праздничном настроении, все смеялись, солнце светило ярко. Потом везде стали снимать плакаты с изображениями фашистов в образе зверей и призывами их уничтожать. Тут я увидел открытый люк на мостовой и спросил у отца: «а что, если кто-то из фашистов оттуда вылезет, ведь он мог и не знать о нашей победе?» Отец меня успокоил, сказав, что мне лучше учиться, а не болтать глупости.