Летом 1941 года наступили мои первые школьные каникулы. Я с Почетной грамотой перешла во второй класс, и мы переехали на дачу. Там и узнали о войне, но возвратиться в Москву не торопились. Казалось, рядом с Москвой мы находимся в полной безопасности. Но однажды в небе я увидела самолет с черными крестами Мне никто не поверил. А Москву, между тем, через месяц стали бомбить. Бомбили часто. Мы жили в Брюсовском переулке и во время бомбежки прятались в метро «Охотный ряд». Скоро это стало привычкой: слышим объявление тревоги по радио, мама хватает сумку с необходимыми вещами и бежим в метро. Там укладываемся, просто в ряды, со всеми на рельсах. Я помещаюсь поперек колеи. По окончании бомбежки по радио объявляли: «Угроза воздушного нападения миновала», и мы шли домой. Очень сильные налеты были весь август. Говорили, что в них участвовали сотни самолетов.
Мама работала в Нарсуде, который осенью вместе с сотрудниками эвакуировали на Урал в город Чкалов (теперь Оренбург). Папа оставался в Москве. Он носил военную форму и участвовал в оборонном строительстве.
Нас с мамой поселили в небольшом домике. Его хозяйка с дочкой-школьницей потеснились, и мы заняли одну комнату. Жили мы дружно. Девочка была старше меня и очень увлекалась выжиганием по дереву. В день моего рождения в 1942 году она подарила мне деревянную шкатулку, которую сама украсила узором из маков. Эта шкатулка хранится у меня до сих пор, восемьдесят лет.
В новой школе девочки и мальчики учились вместе. У всех была общая беда- вши всех видов. С ними боролись, как могли, постоянно пользовались частым гребнем, но ничего не помогало. В баню удавалось попасть редко, трудно было со стиркой. Все школьники готовили подарки для солдат и приносили их в госпитали раненым. Я тоже сшила кисет и подарила его молодому парню. Помню, что меня поразило, как тесно стояли койки в палате. Между ними едва мог протиснуться один человек.
Зима 41/42 годов была очень суровой с лютой стужей, ветрами и метелями. Одежда у нас была не по сезону легкой. Много раз штопаные чулки едва закрывали колени и незащищенные участки ног становились багрово-синими от холода.
У меня начался бесконечный насморк. Платков не хватало, стирать их было негде, а сморкаться как-то иначе не позволяло воспитание. Это было одно из физических мучений. Помню, как сморкалась в варежку к ужасу мамы.
Мама тоже была плохо одета, простужена, и, ко всем бедам, у нее случилось заражение крови. Рука опухла, повысилась температура. Она лечилась свинцовыми примочками, она, слава богу, поправилась. Так мы дожили до весны 1942 года, когда папа прислал вызов в Москву. Но по этому вызову возвратиться могла только мама. Я должна была остаться в Чкалове.
Откровенно говоря, я не помню, чтобы как-то особенно упрашивала маму остаться или взять меня с собой. Это было такое время, когда твои личные желания не принимались в расчет.
Мама оставила меня на попечение подруги, но та занялась устройством своей личной жизни, и чужой ребенок стала ей в тягость. Тогда я самостоятельно решила вернуться к прежней хозяйке, где меня приняли как свою. Питалась я по оставленным мамой талонам в столовой один раз в день. Для этого приходилось пересекать пешком весь город, идти в любую погоду с окраины в центр. Не знаю отчего, но по дороге у меня начинались сильные боли в животе. Приходилось садиться прямо на землю в придорожную пыль спиной к штакетнику незнакомого забора и ждать, когда станет легче. К этой неизвестной болезни присоединилась малярия. Не знаю, чем бы это закончилось, но кто-то сообщил родителям о моем состоянии, и папа смог за мной приехать.
День его приезда остался в моей памяти на всю жизнь. Как сейчас вижу : яркое солнце, я, закутанная в простыню, в бреду передвигаюсь по маленькому дворику. И вдруг открывается калитка и в солнечном ореоле появляется ПАПА! В пилотке, поношенной гимнастерке и обмотках. И вот я уже в его объятиях!
Следующий эпизод. Вокзальное помещение. Душно. Пыльно. Папа пошел за билетами. Я с температурой сижу на полу и прижимаю голову к стене, чтобы придавить вшей, и они меня не кусали!
В Москве я сразу попадаю в руки любимой тети Доси. Она смазывает мне голову керосином и купает в корыте. Вшей как не бывало! Но злоключения на этом не заканчиваются. В школе эпидемия дифтерии, и меня кладут в Филатовскую больницу. Ухода никакого, хотя мама приносит санитарке полбуханки хлеба. Мне обидно и жалко маму.
В апреле 43 года родилась моя младшая сестра Лена. Теперь в нашей семье она — единственный ребенок. Я — взрослая. На мне молочная кухня и прогулки с коляской, уборка в доме. Однажды я несла бутылочки с молоком, поскользнулась, упала и сильно ударила руку. Когда стянули рукав, увидели, что рука посинела. Было очень больно. Мама посмотрела, сказала «иди в поликлинику» и помогла опять натянуть пальто. И я пошла в поликлинику сама. Сама записалась, выслушала советы доктора и отправилась в обратный путь. И обычно я в Филатовскую поликлинику ходила сама. По Герцена, Спиридоновке, через Садовое кольцо.
Училась я на отлично и очень любила читать. Если удавалось выкроить время — шла в библиотеку, в читальный зал. В конце войны увлекалась Диккенсом. Была еще одна очень любимая книга — «Основы классического танца» Агриппины Вагановой. Обожала рассматривать в ней картинки. «Как перевести Пушкина на язык балета: Одной ногой касаясь пола, другою медленно кружит» … Плие исполняется на пяти позициях. Если у танцующего нет плие, исполнение его сухо… Арабеск, батманы… Французская и итальянская школы… До сих пор многое осталось в памяти.
Помню в газете статью о Зое Космодемьянской. Все ее обсуждали. В школе, в очереди, в трамвае. Переживали, некоторые плакали.
Моя жизнь проходила только в школе, библиотеке и дома в заботах о младшей сестре. Теплое пальто было у нас с мамой одно на двоих. Его пошили из папиной шинели и покрасили в черный цвет.
В День Победы я выскочила на улицу и побежала на Красную площадь. Возле Англиканской церкви кто-то пустил очередь из зеленых трассирующих пуль. Я ходила одна на площади среди толпы смеющихся и плачущих людей, но одинокой себя не чувствовала. В войну что-то давило на тебя каждый день, а теперь как будто кто-то потихоньку стал снимать груз с твоих плеч.
